Кино на ТВ. Фильмы. 2. Рассказывая содержание книги, он очень волновался. Как выяснилось, беспокоился не зря. Не волнуйся, теперь все пройдет нормально. 1)Рассказывая содержание фильма, он очень волновался.
Остались вопросы?
Очень волновался, скажу честно, не каждый день Касым-Жомарт Токаев тебе руку пожимает. Положительные впечатления от «Слова пацана» могут испортить разве что новости о продолжении с теми же героями. 115 лет кино в России Выберите свой класс. Райан Холидей начинает с рассказа в начале отрывка о том, как король управлял королевством людей, которые немного подросли в правах.
Автодор повысил плату за проезд по трассам. Что с М-12, проходящей через Нижегородскую область
Выпишите предложение, в котором нужно поставить одну запятую. Знаки препинания внутри предложений не расставлены. Напишите, на каком основании Вы сделали свой выбор. Рассказывая содержание фильма он очень волновался. Вчерашний урок выученный мальчиком помог ему решить задачу. В комнату принесли щенка найденного на улице и напоили молоком.
Работающий непрерывно кран переносил тонны груза на корабль. Выпишите предложение, в котором необходимо поставить две запятые. Выбив крышку люка вода отнесла её далеко в сторону.
Военнослужащие должны грамотно оценивать обстановку и принимать правильные решения в зависимости от ситуации. Воронежец ушел на СВО добровольцем после мобилизации брата Парень из Воробьевского района именно такой — ответственный и профессионально подготовленный. За самоотверженность и отвагу в ходе специальной военной операции Виктор имеет две награды. Сейчас Виктор находится дома в отпуске, помогает маме по хозяйству — недавно они посадили картошку, — встречается с родственниками и друзьями. У героя публикации есть любимая девушка, которая проводила его на службу, а теперь волнуется и переживает за него. Однажды она даже ездила к нему на СВО, а как-то сказала: «Когда закончится спецоперация, сразу поженимся». За время общения с корреспондентом РИА «Воронеж» Виктор с неохотой рассказывал о своей службе — она у него секретная.
Больше старался отшучиваться, в определенные моменты становился очень серьезным. Отпуск у героя публикации скоро закончится. За время отдыха мужчина успел сделать еще одно важное дело — встретиться с директором благотворительного фонда «Терпение» Ириной Петровой.
Поэтому я себе пообещал, что на следующей работе все устрою иначе. В этом мне помогла выпускница Московской школы кино Мария Михневич — святой человек, которая взяла на себя обязанности исполнительного продюсера. Генеральным продюсером выступил Михаил Маризов и его компания Spot Films, и я очень благодарен ему за то, что он поверил в мою идею. Спасибо и другим нашим сопродюсером, которые на разных этапах включились в проект — моя подруга Екатерина Телегина, продюсеры Вадим Быркин и Анастасия Пелевина, и мой партнер по жизни Елена Ильюшенок.
Компания Елены Location Hunters оказала нам большую поддержку в плане подбора локаций для съемок. Без этой помощи фильм бы едва ли состоялся. Вы в дальнейшем планируете всё-таки больше на режиссуре сосредоточиться или еще будут у вас и продюсерские проекты? В отличие от полнометражного кино, в короткометражном — функция продюсера больше вспомогательная. Помочь режиссеру донести свою идею до экрана. Вот и я помогал своим товарищам. В большом кино все устроено иначе.
Мне интересно двигаться в этом направлении, но в ближайшее время я планирую сосредоточиться на своем полнометражном дебюте. Какие режиссеры, писатели, художники, творцы вас вдохновляют? Когда я работал кинокритиком, иногда приходилось смотреть по шесть фильмов за день. Сейчас — фильм в неделю. Иногда получается чаще. Больше смотрю мультфильмы, у меня семилетняя дочь, она и кино любит. Недавно я ей показал «Бумажную луну» Питера Богдановича, ей очень понравилось.
На ваш взгляд, с какими вызовами в наше время сталкиваются молодые, начинающие режиссеры, кинематографисты? В кино приходят люди, которые любят смотреть фильмы. Мне кажется, чаще всего происходит так. У тебя много любимых фильмов, и есть соблазн в своем творчестве начать воспроизводить их, а не жизнь вокруг. У меня тоже есть любимые авторы, и я мысленно к ним часто возвращаюсь.
Теперь, когда время — цена достижения своей цели, отдых гостеприимство перестали быть значимыми, встречи не являются уже непременными спутниками дружбы. Раньше круг общения был ограничен, сегодня человека угнетает избыточность вынужденного общения. Казалось бы, такая избыточность обязательного общения должны свести потребность в дружбе к минимуму,но это не так.
Кино предчувствие краткое содержание
Информация о фильме Актеры и роли Отзывы Кадры из фильма Содержание серий Новости Смотреть онлайн. 1) Рассказывая содержание фильма он очень волновался. Рассказывая содержание фильма он очень волновался. 1)Рассказывая содержание фильма он очень волновался. его мамка ждёт, волнуется.
Xiaomi Россия
Она умоляет его не уезжать в командировку, но поняв, что он не отменит поездку, просит: «Если завтра среда, пожалуйста, разбуди меня, прежде чем уехать». Он удивляется её фразе, но обещает. Затем он говорит, что любит её. Пятница[ править править код ] Линда просыпается со свадебной фотографией в руках и вспоминает про встречу с Клэр на кладбище. Она едет к ней и по её заплаканным глазам видит, что Джим ей изменял. Дома она говорит с подругой о неудавшейся измене. Потом она едет в банк и узнаёт о том, что Джим утроил сумму страховки своей жизни в среду утром перед командировкой. Он очень волновался и говорил, что самое главное — это позаботиться о жене и дочерях. Линда стоит и любуется пейзажем, а к ней подходит пожилой мужчина и говорит, что многие тоже хотят начать жизнь с чистого листа.
Потом Линда едет в похоронное бюро и назначает похороны на субботу. Затем Линда едет домой, где её мама и дочки почти собрали мозаику, Линда дарит дочкам по пирожному. Мама говорит Линде, что пора ехать в похоронное бюро, а Линда отвечает, что уже сделала это, и её мама удивляется, что похороны будут так скоро. День заканчивается тем, что Линда сидит на кровати в рубашке мужа и пьёт вино. Её мама подходит к ней, и Линда говорит, что позволить Джиму умереть — это всё равно, что убить его. Теперь она любой ценой должна постараться предотвратить катастрофу. Воскресенье[ править править код ] Линда просыпается в ночной рубашке и говорит Джиму, что хорошо было бы, если бы он погулял с детьми. Он говорит, что это отличная идея.
Джим ведёт детей в парк, а тем временем, Линда едет в церковь и узнаёт, что на протяжении истории были люди, которые знали будущее, но их жизнь заканчивалась трагично. Священник говорит, что у этих людей не было веры. Линда говорит, что ей нужна вера. Линда едет на 220 милю, место смерти Джима, и пытается разобраться в себе, вспоминая события минувших дней. Она так поглощена этим, что вышла на дорогу, где её чуть не сбивает машина. Дома Линда просит Джима сказать дочкам, что он их любит. После некоторого колебания он делает это. Линда выходит на улицу, следом за ней выходит Джим.
На улице начинается буря, Линда с Джимом немного ссорятся. Молния ударяет в электрический столб, а сидевшая на проводе ворона падает замертво. Дома Линда просит прощения у Джима, ночь они проводят вместе. Лёжа в постели, она говорит ему, что ей приснился сон о его смерти. Джим отвечает, что это всего лишь сон. Среда[ править править код ] Утром Линда просыпается и видит, что Джима нет рядом в постели. Позвонив подруге, Линда понимает, что сегодня среда, тот день, когда Джим должен погибнуть и что он не разбудил её, как обещал. Линда бросается в машину и едет в сторону 220 мили.
В дороге Джим звонит Линде и говорит, что он любит её и она ему дороже всех, то есть сообщение повторяется. Тем временем Линда звонит Джиму и просит его не ехать по той дороге. Они долго разговаривают, признаются друг другу во многих вещах и в любви к друг другу. Увидев, что он останавливается на 220-й миле трассы, Линда просит его развернуться и уехать с этого места.
Вы катаетесь на велосипеде, а эта забава совершенно неприлична для воспитателя юношества.
Если учитель едет на велосипеде, то что же остается ученикам? Им остается только ходить на головах! И раз это не разрешено циркулярно, то и нельзя. Я вчера ужаснулся! Когда я увидел вашу сестрицу, то у меня помутилось в глазах.
Женщина или девушка на велосипеде — это ужасно! Вы — человек молодой, у вас впереди будущее, надо вести себя очень, очень осторожно, вы же так манкируете, ох, как манкируете! Вы ходите в вышитой сорочке, постоянно на улице с какими-то книгами, а теперь вот еще велосипед. О том, что вы и ваша сестрица катаетесь на велосипеде, узнает директор, потом дойдет до попечителя... Что же хорошего?
Беликов побледнел и встал. Вы должны с уважением относиться к властям. Я честный человек и с таким господином, как вы, не желаю разговаривать. Я не люблю фискалов. Беликов нервно засуетился и стал одеваться быстро, с выражением ужаса на лице.
Ведь это первый раз в жизни он слышал такие грубости. Я обязан это сделать. Ступай, докладывай! Коваленко схватил его сзади за воротник и пихнул, и Беликов покатился вниз по лестнице, гремя своими калошами. Лестница была высокая, крутая, но он докатился донизу благополучно; встал и потрогал себя за нос: целы ли очки?
Но как раз в то время, когда он катился по лестнице, вошла Варенька и с нею две дамы; они стояли внизу и глядели — и для Беликова это было ужаснее всего. Лучше бы, кажется, сломать себе шею, обе ноги, чем стать посмешищем; ведь теперь узнает весь город, дойдет до директора, попечителя, — ах, как бы чего не вышло! Когда он поднялся, Варенька узнала его и, глядя на его смешное лицо, помятое пальто, калоши, не понимая, в чем дело, полагая, что это он упал сам нечаянно, не удержалась и захохотала на весь дом: — Ха-ха-ха! И этим раскатистым, заливчатым «ха-ха-ха» завершилось всё: и сватовство, и земное существование Беликова. Уже он не слышал, что говорила Варенька, и ничего не видел.
Вернувшись к себе домой, он прежде всего убрал со стола портрет, а потом лег и уже больше не вставал. Дня через три пришел ко мне Афанасий и спросил, не надо ли послать за доктором, так как-де с барином что-то делается. Я пошел к Беликову. Он лежал под пологом, укрытый одеялом, и молчал; спросишь его, а он только да или нет — и больше ни звука. Он лежит, а возле бродит Афанасий, мрачный, нахмуренный, и вздыхает глубоко; а от него водкой, как из кабака.
Через месяц Беликов умер. Хоронили мы его все, то есть обе гимназии и семинария. Теперь, когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что наконец его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала! И как бы в честь его во время похорон была пасмурная, дождливая погода, и все мы были в калошах и с зонтами.
Варенька тоже была на похоронах и, когда гроб опускали в могилу, всплакнула. Я заметил, что хохлушки только плачут или хохочут, среднего же настроения у них не бывает. Признаюсь, хоронить таких людей, как Беликов, это большое удовольствие. Когда мы возвращались с кладбища, то у нас были скромные постные физиономии; никому не хотелось обнаружить этого чувства удовольствия, — чувства, похожего на то, какое мы испытывали давно-давно, еще в детстве, когда старшие уезжали из дому и мы бегали по саду час-другой, наслаждаясь полною свободой. Ах, свобода, свобода!
Даже намек, даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли? Вернулись мы с кладбища в добром расположении. Но прошло не больше недели, и жизнь потекла по-прежнему, такая же суровая, утомительная, бестолковая, жизнь, не запрещенная циркулярно, но и не разрешенная вполне; не стало лучше. И в самом деле, Беликова похоронили, а сколько еще таких человеков в футляре осталось, сколько их еще будет! Учитель гимназии вышел из сарая.
Это был человек небольшого роста, толстый, совершенно лысый, с черной бородой чуть не по пояс; и с ним вышли две собаки. Была уже полночь. Направо видно было всё село, длинная улица тянулась далеко, верст на пять. Всё было погружено в тихий, глубокий сон; ни движения, ни звука, даже не верится, что в природе может быть так тихо. Когда в лунную ночь видишь широкую сельскую улицу с ее избами, стогами, уснувшими ивами, то на душе становится тихо; в этом своем покое, укрывшись в ночных тенях от трудов, забот и горя, она кротка, печальна, прекрасна, и кажется, что и звезды смотрят на нее ласково и с умилением и что зла уже нет на земле и всё благополучно.
Свирепый рыцарь 1 закованный в золотую броню 2 скакал верхом между рядами войск 3 воодушевляя своих 4 изрядно уставших 5 воинов. Ответ: 123 231 312 321 213 132 56. Расставьте знаки препинания: укажите все цифры, на месте которых в предложении должны стоять запятые. Горный воздух 1 наполненный звонкой тишиной 2 привлекает людей 3 стремящихся к единению с природой и 4 получающих прилив новых сил и энергии. Ответ: 123 132 231 213 321 312 57. Оборванец сидел на ступеньке парадной 1 спокойно рассматривая 2 толкающихся взад и вперёд 3 торговцев 4 и одной рукой придерживал 5 лежавшую около него 6 котомку. Ответ: 14 41 58. Сидя на коленях отца 1 и 2 взглядывая по временам на спокойное лицо матери 3 находившейся обычно тут же 4 я испытывал настоящее счастье 5 доступное только ребёнку или 6 награждённому необычайной душевной силой 7 человеку. Ответ: 345 354 435 453 534 543 59.
Он шёл 1 нехотя 2 будто нарочно цепляя кроссовкой о кроссовку 3 прикрыв глаза 4 и 5 видя только серый асфальт и следы 6 оставленные на нём 7 каблуками матери. Ответ: 236 263 326 362 623 632 60. Я сижу в коридоре 1 выстланном белым линолеумом 2 рассматривая композицию в розовых горшочках 3 подвешенных 4 на 5 чем-то напоминающей паутину 6 проволочной конструкции 7 и жду. Ответ: 1237 61. Словно обойдя своё царство 1 испытав свою власть 2 и 3 убедившись во всеобщей покорности 4 она вошла в залу и 5 взяв гитару 6 стала перебирать струны 7 выделывая фразу из одной оперы 8 слышанной ею в Петербурге. Ответ: 145678 62. Семён остановился на полуслове 1 услыхав 2 ясно 3 раздавшийся в тихом воздухе 4 гон с подвыванием не более двух или трёх собак. Он 5 наклонив голову 6 прислушался и 7 молча 8 погрозился барину. Ответ: 156 165 516 561 615 651 63.
Размякшая под дождём земля 1 легко поддавалась лопате, и 2 в увеличивавшуюся с каждым взмахом рук 3 яму 4 переливаясь бензиновой радугой 5 и 6 захватывая с собой кусочки прелых листьев 7 стала затекать вода. Ответ: 47 74 64. Он стоял перед дворцом во время обеда государя 1 глядя в окна дворца 2 ожидая чего-то ещё и 3 завидуя одинаково и сановникам 4 подъезжавшим к крыльцу 5 и 6 мелькавшим в окнах 7 камер-лакеям. Ответ: 1245 65. Ответ: 123456 66. Он осторожно выглянул: господин 1 сжимавший шляпу в руках 2 стоял в конце платформы 3 внимательно осматривая 4 пробегающие мимо 5 вагоны 6 точно отсчитывая их; и в его 7 неловко расставленных 8 ногах чувствовалась всё та же растерянность и удивление. Ответ: 1236 67. Илья Ефимович Репин 1 проявивший себя как художник-реалист 2 любил и знал народ, видел силу, талант, доброту 3 таящиеся 4 в нём. Ответ: 123 132 231 213 321 312 68.
Классицизм 1 зародившийся во Франции в условиях абсолютистского режима 2 нашёл отражение в архитектуре большинства европейских стран 3 отличаясь в 4 каждой стране 5 своими особенностями. Ответ: 123 132 231 213 321 312 69. Расставьте все недостающие знаки препинания: укажите цифру -ы , на месте которой -ых в предложении должна -ы стоять запятая -ые. Природа засыпает тихо, смирно; неподвижная и немая 1 она 2 утомлённая за весну и лето 3 нежится под 4 ласково греющими 5 лучами солнца, и 6 глядя на этот начинающийся покой 7 вам самим хочется успокоиться. Ответ: 12367 70. Опавшие листья 1 терпеливо ожидающие первого снега 2 и 3 попираемые 4 ногами прохожих 5 тихо лежат 6 золотясь на солнце 7 своей тусклой последней позолотой. Ответ: 156 71. Прижавшись к наполовину закрашенной 1 краской 2 стеклянной дверце 3 отделявшей кабину машиниста от пассажиров 4 встав на цыпочки 5 и 6 вытянувшись 7 Коленька смотрел сквозь стекло. Ответ: 347 72.
В кухне 1 залитой солнцем 2 бабушка раскатывала тесто для булочек 3 щедро посыпая его сахаром и корицей 4 и 5 порой задумавшись о чём-то 6 счастливо улыбалась. Ответ: 123456 73. Расставьте знаки препинания:укажите цифру -ы , на месте которой -ых в предложении должна -ы стоять запятая -ые. Облака 1 отражённые в воде 2 можно спутать со слегка розовеющими 3 островами 4 похожими на материки. Ответ: 124 74. Краснея 1 и 2 теребя от волнения рукава 3 закрывающие руки до кончиков пальцев 4 Катя стояла перед дверью 5 никак не решаясь 6 нажать на кнопку звонка 7 и почти не дышала. Ответ: 3457 75. На балконе 1 залитом солнцем 2 справа стояли чайный столик ручной работы и два плетёных кресла, а в левом углу 3 источая тонкий аромат 4 красовались 5 недавно распустившиеся 6 цветы. Ответ: 1234 76.
Расположившись в кресле-качалке около 1 уютно трещавшего 2 камина 3 и 4 укрыв ноги пледом 5 Соня долго смотрела на огонь и счастливо улыбалась; успокоенная теплом и тишиной 6 она даже не заметила, как задремала. Ответ: 56 65 77. Екатерина с улыбкой замерла 1 выйдя на сцену под гром аплодисментов 2 и 3 выждав паузу 4 запела; зрители 5 ошеломлённые красотой её голоса 6 ставшего с годами ещё более глубоким и чистым 7 слушали с 8 внезапно выступившими на глазах 9 слезами.
Свобода и честь - вот главные качества характера команды Смоллетта. Эти качества они ценили дороже жизни. Творческие задания Прочитайте роман полностью, после этого посмотрите художественный или мультипликационный фильм, созданный по роману Стивенсона. Подготовьте отзыв. Что вам показалось в фильме наиболее удачным? Что вы сделали бы иначе на месте его авторов? Краткое содержание романа Стивенсона "Остров сокровищ" можно прочитать по ссылке. Я посмотрела трёхсерийный художественный фильм "Остров сокровищ", снятый в 1982 году. Мне он очень понравился. Это динамичный фильм, который держит зрителя в постоянном напряжении. Особенно мне понравился актёр Олег Борисов, игравший Сильвера. В его исполнении пират получился как живой. Актер умело показал противоречивый характер пирата и иногда Сильвер даже вызывает симпатию. Мне не очень понравились отступления от текста романа, которые есть в фильме. Так, пираты получились слишком крутыми, а Джим - слишком молодым. В книге это уже сформировавшийся юноша 15 лет , а в фильме - совсем ребёнок 10 лет. Я бы выбрала на эту роль актёра постарше, чтобы он мог достоверно бороться с пиратами. Так же я не согласна со смертью Сильвера. В книге пират спасается и это было более логично. А так - слишком он легко отделался. Но в целом фильм очень хороший и смотрится на одном дыхании.
Задание 7 ВПР по русскому языку для 7 класса
Карамзин рассказывал очень увлеченно, и я начал понимать, почему он считался одним из лучших историков города. 1)Рассказывая содержание фильма, он очень волновался. Краткое содержание фильма. Рассказывая содержание фильма он очень волновался. Раздача бесплатных примогемов для Геншин Импакта и Хонкай Стар Рейл. Ищешь коды для геншина и Star Rail? Раздаем их ежедневно для вас. Раздача бесплатного доната в Геншин ежедневно. Миссия Xiaomi – сделать инновации доступными етайте смартфоны,умные устройства и аксессуары Xiaomi с официальной гарантией.
Xiaomi Россия
Если кто из товарищей опаздывал на молебен, или доходили слухи о какой-нибудь проказе гимназистов, или видели классную даму поздно вечером с офицером, то он очень волновался и всё говорил, как бы чего не вышло. 1) Рассказавший о происшествии дежурный вышел из комнаты. 1) Дарья и Варвара забыв про самовар обсуждали последние новости.
Записывая номер телефона забылось имя собеседника деепричастный оборот
1) Рассказавший о происшествии дежурный вышел из комнаты. Новости Гисметео. Естественно, во время фильма он очень волновался и пытался угадать мнение Сталина. Очень волновался, скажу честно, не каждый день Касым-Жомарт Токаев тебе руку пожимает. Танк оснащен «мощными системами РЭБ», и их использование было бы «смехотворным, если бы вы не знали, что оно очень эффективно», говорит оператор FPV-дронов ВСУ Сергей Стерненко. Кино на ТВ. Фильмы.
Остались вопросы?
Трассу М-12 через наш регион открыли в сентябре прошлого года Источник: Наталья Бурухина На скоростных дорогах «Автодора» повысили тарифы. Об этом сообщила сама госкомпания. На некоторых трассах сумма значительно выросла, а на других даже уменьшилась. А что же стало с федеральной дорогой М-12 «Восток»? Рассказываем, где и почему изменилась цена. В «Автодоре» заявили: изменения связаны с «инфляционным процессом».
Индексация тарифов на проезд запланирована и является ежегодной. Больше всего удорожание коснулось дорог М-3 и М-4.
Клим видел, что Томилина и здесь не любят и даже все, кроме редактора, как будто боятся его, а он, чувствуя это, явно гордился, и казалось, что от гордости медная проволока его волос еще более топырится. Казалось также, что он говорит еретические фразы нарочно, из презрения к людям.
Точно так же, как унизительное проклятие пола мы пытаемся прикрыть сладкими стишками, мы хотим прикрыть трагизм нашего одиночества евангелиями от Фурье, Кропоткина, Маркса и других апостолов бессилия и ужаса пред жизнью. Широко улыбаясь, показывая белые зубы, Томилин закончил: — Но — уже поздно. Сумасшедшее развитие техники быстро приведет нас к торжеству грубейшего материализма… Адвокат Правдин возмущенно кричал о противоречиях, о цинизме, Константине Леонтьеве, Победоносцеве, а Робинзон, покашливая, посмеиваясь, шептал Климу: — Ах, рыжая обезьяна! Как дразнит!
Томилин удовлетворенно сопел и, вынимая из кармана пиджака платок, большой, как салфетка, крепко вытирал лоб, щеки. Лицо его багровело, глаза выкатывались, под ними вздулись синеватые подушечки опухолей, он часто отдувался, как человек, который слишком плотно покушал. Клим думал, что, если б Томилин сбрил толстоволосую бороду, оказалось бы, что лицо у него твердое, как арбуз. Клима Томилин демонстративно не замечал, если же Самгин здоровался с ним, он молча и небрежно совал ему свою шерстяную руку и смотрел в сторону.
У него учеников нет. Он думал, что ты будешь филологом, философом. Юристов он не выносит, считает их невеждами. Он говорит: «Для того, чтоб защищать что-то, надобно знать все».
Скосив глаза, Дронов добавил: — От него все, — точно крысы у Гоголя, — понюхают и уходят. Играя ножницами, он прищемил палец, ножницы отшвырнул, а палец сунул в рот, пососал, потом осмотрел его и спрятал в карман жилета, как спрятал бы карандаш. И снова вздохнул: — Он много верного знает, Томилин. Например — о гуманизме.
У людей нет никакого основания быть добрыми, никакого, кроме страха. А жена его — бессмысленно добра… как пьяная. Хоть он уже научил ее не верить в бога. В сорок-то шесть лет.
Клим Самгин был согласен с Дроновым, что Томилин верно говорит о гуманизме, и Клим чувствовал, что мысли учителя, так же, как мысли редактора, сродны ему. Но оба они не возбуждали симпатий, один — смешной, в другом есть что-то жуткое. В конце концов они, как и все другие в редакции, тоже раздражали его чем-то; иногда он думал, что это «что-то» может быть «избыток мудрости». Его заинтересовал местный историк Василий Еремеевич Козлов, аккуратненький, беловолосый, гладко причесанный старичок с мордочкой хорька и острыми, розовыми ушами.
На его желтом, разрисованном красными жилками лице — сильные очки в серебряной оправе, за стеклами очков расплылись мутные глаза. Под большим, уныло опустившимся и синеватым носом коротко подстриженные белые усы, а на дряблых губах постоянно шевелилась вежливая улыбочка. Он казался алкоголиком, но было в нем что-то приятное, игрушечное, его аккуратный сюртучок, белоснежная манишка, выглаженные брючки, ярко начищенные сапоги и уменье молча слушать, необычное для старика, — все это вызывало у Самгина и симпатию к нему и беспокойную мысль: «Может быть, и я в старости буду так же забыто сидеть среди людей, чужих мне…» Козлов приносил в редакцию написанные на квадратных листочках бумаги очень мелким почерком и канцелярским слогом очерки по истории города, но редактор редко печатал его труды, находя их нецензурными или неинтересными. Старик, вежливо улыбаясь, свертывал рукопись трубочкой, скромно садился на стул под картой России и полчаса, а иногда больше, слушал беседу сотрудников, присматривался к людям сквозь толстые стекла очков; а люди единодушно не обращали на него внимания.
Местные сотрудники и друзья газеты все знали его, но относились к старику фамильярно и снисходительно, как принято относиться к чудакам и не очень назойливым графоманам. Клим заметил, что историк особенно внимательно рассматривал Томилина и даже как будто боялся его; может быть, это объяснялось лишь тем, что философ, входя в зал редакции, пригибал рыжими ладонями волосы свои, горизонтально торчавшие по бокам черепа, и, не зная Томилина, можно было понять этот жест как выражение отчаяния: «Что я сделал! За это его самого посадили в тюрьму. С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных.
Жил Козлов торговлей старинным серебром и церковными старопечатными книгами. Дронов всегда говорил о людях с кривой усмешечкой, посматривая в сторону и как бы видя там образы других людей, в сравнении с которыми тот, о ком он рассказывал, — негодяй. И почти всегда ему, должно быть, казалось, что он сообщил о человеке мало плохого, поэтому он закреплял конец своей повести узлом особенно резких слов. Клим, давно заметив эту его привычку, на сей раз почувствовал, что Дронов не находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить человека пылью своей злости.
Этим Дронов очень усилил интерес Клима к чистенькому старичку, и Самгин обрадовался, когда историк, выйдя одновременно с ним из редакции на улицу, заговорил, вздохнув: — Удручает старость человека! Вот — слышу: говорят люди слова знакомые, а смысл оных слов уже не внятен мне. И, заглядывая в лицо Самгина, он продолжал странным, упрашивающим тоном: — Вы, кажется, человек внимательного ума и шикарной словесностью не увлечены, молчите все, так — как же, по-вашему: можно ли пренебрегать историей? Старик поднял руку над плечом своим, четыре пальца сжал в кулак, а большим указал за спину: — А они — пренебрегают.
Каждый думает, что история началась со дня его рождения. Голосок у него был не старческий, но крепенький и какой-то таинственный. И — торопливость во всем. А ведь вскачь землю не пашут.
Особенно в крестьянском-то государстве невозможно галопом жить. А у нас все подхлестывают друг друга либеральным хлыстиком, чтобы Европу догнать. Приостановясь, он дотронулся до локтя Клима. Нет, я допускаю и земский собор и вообще… Но — сомневаюсь, чтоб нам следовало бежать сломя голову тем же путем, как Европа… Козлов оглянулся и сказал потише, как бы сообщая большой секрет: — Европа-то, может быть, Лихо одноглазое для нас, ведь вот что Европа-то!
И еще тише, таинственнее он посоветовал: — Вспомните-ко вчерашний день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно на земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему народу нашему ножку подставляет.
Шли в гору по тихой улице, мимо одноэтажных, уютных домиков в три, в пять окон с кисейными занавесками, с цветами на подоконниках. Ставни окон, стены домов, ворота окрашены зеленой, синей, коричневой, белой краской; иные дома скромно прятались за палисадниками, другие гордо выступали на кирпичную панель. Пенная зелень садов, омытая двухдневным дождем, разъединяла дома, осеняя их крыши; во дворах, в садах кричали и смеялись дети, кое-где в окнах мелькали девичьи лица, в одном доме работал настройщик рояля, с горы и снизу доносился разноголосый благовест ко всенощной; во влажном воздухе серенького дня медь колоколов звучала негромко и томно. Замечательным угощу: Ижень-Серебряные иголки.
Козлов остановился у ворот одноэтажного, приземистого дома о пяти окнах и, посмотрев налево, направо, удовлетворенно проговорил: — Самая милая и житейская улица в нашем городе, улица для сосредоточенной жизни, так сказать… Клим никогда еще не был на этой улице, он хотел сообщить об этом историку, но — устыдился. Дверь крыльца открыла высокая, седоволосая женщина в черном, густобровая, усатая, с неподвижным лицом. Клим, почтительно слушая, оглядывал жилище историка. Обширный угол между окнами был тесно заполнен иконами, три лампады горели пред ними: белая, красная, синяя.
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
В шведскую кампанию дерзкий Егор этот, будучи уличен в измене, был повешен. Рассказывая, старик бережно снял сюртучок, надел полосатый пиджак, похожий на женскую кофту, а затем начал хвастаться сокровищами своими; показал Самгину серебряные, с позолотой, ковши, один царя Федора, другой — Алексея: — Ковши эти жалованы были целовальникам за успешную торговлю вином в царевых кабаках, — объяснял он, любовно поглаживая пальцем чеканную вязь надписей. Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком, начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в армию тысяча восемьсот четвертого году». И особенно таинственно показал желтый лист рукописи, озаглавленной: «Свободное размышление профана о вредоносности насаждения грамоты среди нижних воинских чинов гвардии с подробным перечнем бывших злокозненных деяний оной от времени восшествия на Всероссийский престол Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Елисавет Петровны и до кончины Благочестивейшего Императора Павла I-го, включая и оную».
Найдено мною в книге «Камень веры», у одного любителя древностей взятой на прочтение. Показывая редкости свои, старик нежно гладил их сухими ладонями, в дряблой коже цвета утиных лап; двигался он быстро и гибко, точно ящерица, а крепкий голосок его звучал все более таинственно. Узор красненьких жилок на скулах, казалось, изменялся, то — густея, то растекаясь к вискам. Я ведь пребываю поклонником сих двух поэтов истории, а особенно — первого, ибо никто, как он, не понимал столь сердечно, что Россия нуждается во внимательном благорасположении, а человеки — в милосердии.
Он и за чаем, — чай был действительно необыкновенного вкуса и аромата, — он, и смакуя чай, продолжал говорить о старине, о прошлом города, о губернаторах его, архиереях, прокурорах. Пригласил владыку Макария на обед и, предлагая ему кабанью голову, сказал: «Примите, ядите, ваше преосвященство! Графу-то Муравьеву пришлось бы сказать о свиной голове: «Сие есть тело мое! Ведь вот как шутили!
Затем он рассказал о добросердечной купчихе, которая, привыкнув каждую субботу посылать милостыню в острог арестантам и узнав, что в город прибыл опальный вельможа Сперанский, послала ему с приказчиком пяток печеных яиц и два калача. Он снова посмеялся. Самгин отметил в мелком смехе старика что-то неумелое и подумал: «Не часто он смеялся, должно быть». Пять печеных яиц!
Кривобокая старуха Федосова говорила большими словами о сказочных людях, стоя где-то в стороне и выше их, а этот чистенький старичок рассказывает о людях обыкновенных, таких же маленьких, каков он сам, но рассказывает так, что маленькие люди приобретают некую значительность, а иногда и красоту. Это любовное раскрашивание буднишнего, обыкновенного нежными красками рисовало жизнь как тихий праздник с обеднями, оладьями, вареньями, крестинами и свадебными обрядами, похоронами и поминками, жизнь бесхитростную и трогательную своим простодушием. Рассказывал Козлов об уцелевшем от глубокой древности празднике в честь весеннего бога Ярилы и о многих других пережитках языческой старины. Самгина приятно изумляло уменье историка скрашивать благожелательной улыбочкой все то, что умные книги и начитанные люди заставляли считать пошлым, глупым, вредным.
Он никогда не думал и ничего не знал о начале дней жизни города. Козлов, показав ему «Строельную книгу», искусно рассказал, как присланный царем Борисом Годуновым боярский сын Жадов с ратниками и холопами основал порубежный городок, чтобы беречь Москву от набегов кочевников, как ратники и холопы дрались с мордвой, полонили ее, заставляли работать, как разбегались холопы из-под руки жестоковыйного Жадова и как сам он буйствовал, подстрекаемый степной тоской. И все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и враги его — все были равномерно обласканы стареньким историком и за хорошее и за плохое, содеянное ими по силе явной необходимости. Та же сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства силы и прочности государства.
Это — сущая неправда, — наш народ казаки вовлекали в бунты. Казак Москву не терпит. Мазепа двадцать лет служил Петру Великому, а все-таки изменил. Теперь историк говорил строго, даже пристукивал по столу кулачком, а красный узор на лице его слился в густое пятно.
Но через минуту он продолжал снова умиленно: — А теперь вот, зачатый великими трудами тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку. Поговорками он был богат, и все они звучали, точно аккорды одной и той же мелодии.
Всякий бык теленком был, — то и дело вставлял он в свою речь. Смотреть на него было так же приятно, как слушать его благожелательную речь, обильную мягкими словами, тускловатый блеск которых имел что-то общее с блеском старого серебра в шкафе. Тонкие руки с кистями темных пальцев двигались округло, легко, расписанное лицо ласково морщилось, шевелились белые усы, и за стеклами очков серенькие зрачки напоминали о жемчуге риз на иконах. Он вкусно пил чай, вкусно грыз мелкими зубами пресные лепешки, замешанные на сливках, от него, как от плодового дерева, исходил приятный запах.
Клим незаметно для себя просидел с ним до полуночи и вышел на улицу с благодушной улыбкой. Чувство, которое разбудил в нем старик, было сродно умилению, испытанному на выставке, но еще более охмеляющим. Ночь была теплая, но в садах тихо шумел свежий ветер, гоня по улице волны сложных запахов.
Мой брат любит читать, я тоже много времени провожу с книгой. Либо рыбку съесть, либо на мель сесть. Не то у него не было настроения, не то он не имел возможности поехать с нами. Я уже был далеко от дома, и вдруг мне позвонили. Мы с сестрой очень волновались перед экзаменом, мама тоже переживала за нас. Здесь много выбери какие больше понравятся Удачи.
А жена его — бессмысленно добра… как пьяная. Хоть он уже научил ее не верить в бога. В сорок-то шесть лет. Клим Самгин был согласен с Дроновым, что Томилин верно говорит о гуманизме, и Клим чувствовал, что мысли учителя, так же, как мысли редактора, сродны ему. Но оба они не возбуждали симпатий, один — смешной, в другом есть что-то жуткое. В конце концов они, как и все другие в редакции, тоже раздражали его чем-то; иногда он думал, что это «что-то» может быть «избыток мудрости». Его заинтересовал местный историк Василий Еремеевич Козлов, аккуратненький, беловолосый, гладко причесанный старичок с мордочкой хорька и острыми, розовыми ушами. На его желтом, разрисованном красными жилками лице — сильные очки в серебряной оправе, за стеклами очков расплылись мутные глаза.
Под большим, уныло опустившимся и синеватым носом коротко подстриженные белые усы, а на дряблых губах постоянно шевелилась вежливая улыбочка. Он казался алкоголиком, но было в нем что-то приятное, игрушечное, его аккуратный сюртучок, белоснежная манишка, выглаженные брючки, ярко начищенные сапоги и уменье молча слушать, необычное для старика, — все это вызывало у Самгина и симпатию к нему и беспокойную мысль: «Может быть, и я в старости буду так же забыто сидеть среди людей, чужих мне…» Козлов приносил в редакцию написанные на квадратных листочках бумаги очень мелким почерком и канцелярским слогом очерки по истории города, но редактор редко печатал его труды, находя их нецензурными или неинтересными. Старик, вежливо улыбаясь, свертывал рукопись трубочкой, скромно садился на стул под картой России и полчаса, а иногда больше, слушал беседу сотрудников, присматривался к людям сквозь толстые стекла очков; а люди единодушно не обращали на него внимания. Местные сотрудники и друзья газеты все знали его, но относились к старику фамильярно и снисходительно, как принято относиться к чудакам и не очень назойливым графоманам. Клим заметил, что историк особенно внимательно рассматривал Томилина и даже как будто боялся его; может быть, это объяснялось лишь тем, что философ, входя в зал редакции, пригибал рыжими ладонями волосы свои, горизонтально торчавшие по бокам черепа, и, не зная Томилина, можно было понять этот жест как выражение отчаяния: «Что я сделал! За это его самого посадили в тюрьму. С той поры он почти сорок лет жил, занимаясь историей города, написал книгу, которую никто не хотел издать, долго работал в «Губернских ведомостях», печатая там отрывки своей истории, но был изгнан из редакции за статью, излагавшую ссору одного из губернаторов с архиереем; светская власть обнаружила в статье что-то нелестное для себя и зачислила автора в ряды людей неблагонадежных. Жил Козлов торговлей старинным серебром и церковными старопечатными книгами.
Дронов всегда говорил о людях с кривой усмешечкой, посматривая в сторону и как бы видя там образы других людей, в сравнении с которыми тот, о ком он рассказывал, — негодяй. И почти всегда ему, должно быть, казалось, что он сообщил о человеке мало плохого, поэтому он закреплял конец своей повести узлом особенно резких слов. Клим, давно заметив эту его привычку, на сей раз почувствовал, что Дронов не находит для историка темных красок да и говорит о нем равнодушно, без оживления, характерного во всех тех случаях, когда он мог обильно напудрить человека пылью своей злости. Этим Дронов очень усилил интерес Клима к чистенькому старичку, и Самгин обрадовался, когда историк, выйдя одновременно с ним из редакции на улицу, заговорил, вздохнув: — Удручает старость человека! Вот — слышу: говорят люди слова знакомые, а смысл оных слов уже не внятен мне. И, заглядывая в лицо Самгина, он продолжал странным, упрашивающим тоном: — Вы, кажется, человек внимательного ума и шикарной словесностью не увлечены, молчите все, так — как же, по-вашему: можно ли пренебрегать историей? Старик поднял руку над плечом своим, четыре пальца сжал в кулак, а большим указал за спину: — А они — пренебрегают. Каждый думает, что история началась со дня его рождения.
Голосок у него был не старческий, но крепенький и какой-то таинственный. И — торопливость во всем. А ведь вскачь землю не пашут. Особенно в крестьянском-то государстве невозможно галопом жить. А у нас все подхлестывают друг друга либеральным хлыстиком, чтобы Европу догнать. Приостановясь, он дотронулся до локтя Клима. Нет, я допускаю и земский собор и вообще… Но — сомневаюсь, чтоб нам следовало бежать сломя голову тем же путем, как Европа… Козлов оглянулся и сказал потише, как бы сообщая большой секрет: — Европа-то, может быть, Лихо одноглазое для нас, ведь вот что Европа-то! И еще тише, таинственнее он посоветовал: — Вспомните-ко вчерашний день, хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг, князь Николай черногорский».
Его, черногорского-то, и не видно на земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему народу нашему ножку подставляет. Шли в гору по тихой улице, мимо одноэтажных, уютных домиков в три, в пять окон с кисейными занавесками, с цветами на подоконниках. Ставни окон, стены домов, ворота окрашены зеленой, синей, коричневой, белой краской; иные дома скромно прятались за палисадниками, другие гордо выступали на кирпичную панель. Пенная зелень садов, омытая двухдневным дождем, разъединяла дома, осеняя их крыши; во дворах, в садах кричали и смеялись дети, кое-где в окнах мелькали девичьи лица, в одном доме работал настройщик рояля, с горы и снизу доносился разноголосый благовест ко всенощной; во влажном воздухе серенького дня медь колоколов звучала негромко и томно. Замечательным угощу: Ижень-Серебряные иголки. Козлов остановился у ворот одноэтажного, приземистого дома о пяти окнах и, посмотрев налево, направо, удовлетворенно проговорил: — Самая милая и житейская улица в нашем городе, улица для сосредоточенной жизни, так сказать… Клим никогда еще не был на этой улице, он хотел сообщить об этом историку, но — устыдился.
Дверь крыльца открыла высокая, седоволосая женщина в черном, густобровая, усатая, с неподвижным лицом. Клим, почтительно слушая, оглядывал жилище историка. Обширный угол между окнами был тесно заполнен иконами, три лампады горели пред ними: белая, красная, синяя. Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное. В шведскую кампанию дерзкий Егор этот, будучи уличен в измене, был повешен.
Рассказывая, старик бережно снял сюртучок, надел полосатый пиджак, похожий на женскую кофту, а затем начал хвастаться сокровищами своими; показал Самгину серебряные, с позолотой, ковши, один царя Федора, другой — Алексея: — Ковши эти жалованы были целовальникам за успешную торговлю вином в царевых кабаках, — объяснял он, любовно поглаживая пальцем чеканную вязь надписей. Похвастался отлично переплетенной в зеленый сафьян, тисненный золотом, книжкой Шишкова «Рассуждение о старом и новом слоге» с автографом Дениса Давыдова и чьей-то подписью угловатым почерком, начало подписи было густо зачеркнуто, остались только слова: «…за сие и был достойно наказан удалением в армию тысяча восемьсот четвертого году». И особенно таинственно показал желтый лист рукописи, озаглавленной: «Свободное размышление профана о вредоносности насаждения грамоты среди нижних воинских чинов гвардии с подробным перечнем бывших злокозненных деяний оной от времени восшествия на Всероссийский престол Ее Императорского Величества Государыни Императрицы Елисавет Петровны и до кончины Благочестивейшего Императора Павла I-го, включая и оную». Найдено мною в книге «Камень веры», у одного любителя древностей взятой на прочтение. Показывая редкости свои, старик нежно гладил их сухими ладонями, в дряблой коже цвета утиных лап; двигался он быстро и гибко, точно ящерица, а крепкий голосок его звучал все более таинственно. Узор красненьких жилок на скулах, казалось, изменялся, то — густея, то растекаясь к вискам. Я ведь пребываю поклонником сих двух поэтов истории, а особенно — первого, ибо никто, как он, не понимал столь сердечно, что Россия нуждается во внимательном благорасположении, а человеки — в милосердии. Он и за чаем, — чай был действительно необыкновенного вкуса и аромата, — он, и смакуя чай, продолжал говорить о старине, о прошлом города, о губернаторах его, архиереях, прокурорах.
Пригласил владыку Макария на обед и, предлагая ему кабанью голову, сказал: «Примите, ядите, ваше преосвященство! Графу-то Муравьеву пришлось бы сказать о свиной голове: «Сие есть тело мое! Ведь вот как шутили! Затем он рассказал о добросердечной купчихе, которая, привыкнув каждую субботу посылать милостыню в острог арестантам и узнав, что в город прибыл опальный вельможа Сперанский, послала ему с приказчиком пяток печеных яиц и два калача. Он снова посмеялся. Самгин отметил в мелком смехе старика что-то неумелое и подумал: «Не часто он смеялся, должно быть». Пять печеных яиц! Кривобокая старуха Федосова говорила большими словами о сказочных людях, стоя где-то в стороне и выше их, а этот чистенький старичок рассказывает о людях обыкновенных, таких же маленьких, каков он сам, но рассказывает так, что маленькие люди приобретают некую значительность, а иногда и красоту.
Это любовное раскрашивание буднишнего, обыкновенного нежными красками рисовало жизнь как тихий праздник с обеднями, оладьями, вареньями, крестинами и свадебными обрядами, похоронами и поминками, жизнь бесхитростную и трогательную своим простодушием. Рассказывал Козлов об уцелевшем от глубокой древности празднике в честь весеннего бога Ярилы и о многих других пережитках языческой старины. Самгина приятно изумляло уменье историка скрашивать благожелательной улыбочкой все то, что умные книги и начитанные люди заставляли считать пошлым, глупым, вредным. Он никогда не думал и ничего не знал о начале дней жизни города. Козлов, показав ему «Строельную книгу», искусно рассказал, как присланный царем Борисом Годуновым боярский сын Жадов с ратниками и холопами основал порубежный городок, чтобы беречь Москву от набегов кочевников, как ратники и холопы дрались с мордвой, полонили ее, заставляли работать, как разбегались холопы из-под руки жестоковыйного Жадова и как сам он буйствовал, подстрекаемый степной тоской. И все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и враги его — все были равномерно обласканы стареньким историком и за хорошее и за плохое, содеянное ими по силе явной необходимости. Та же сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства силы и прочности государства. Это — сущая неправда, — наш народ казаки вовлекали в бунты.
Казак Москву не терпит. Мазепа двадцать лет служил Петру Великому, а все-таки изменил. Теперь историк говорил строго, даже пристукивал по столу кулачком, а красный узор на лице его слился в густое пятно. Но через минуту он продолжал снова умиленно: — А теперь вот, зачатый великими трудами тех людей, от коих даже праха не осталось, разросся значительный город, которому и в красоте не откажешь, вмещает около семи десятков тысяч русских людей и все растет, растет тихонько. В тихом-то трудолюбии больше геройства, чем в бойких наскоках. Поверьте слову: землю вскачь не пашут, — повторил Козлов, очевидно, любимую свою поговорку. Поговорками он был богат, и все они звучали, точно аккорды одной и той же мелодии. Всякий бык теленком был, — то и дело вставлял он в свою речь.
Смотреть на него было так же приятно, как слушать его благожелательную речь, обильную мягкими словами, тускловатый блеск которых имел что-то общее с блеском старого серебра в шкафе. Тонкие руки с кистями темных пальцев двигались округло, легко, расписанное лицо ласково морщилось, шевелились белые усы, и за стеклами очков серенькие зрачки напоминали о жемчуге риз на иконах. Он вкусно пил чай, вкусно грыз мелкими зубами пресные лепешки, замешанные на сливках, от него, как от плодового дерева, исходил приятный запах. Клим незаметно для себя просидел с ним до полуночи и вышел на улицу с благодушной улыбкой. Чувство, которое разбудил в нем старик, было сродно умилению, испытанному на выставке, но еще более охмеляющим. Ночь была теплая, но в садах тихо шумел свежий ветер, гоня по улице волны сложных запахов. В маленьком, прозрачном облаке пряталась луна, правильно круглая, точно желток яйца, внизу, над крышами, — золотые караваи церковных глав, все было окутано лаской летней ночи, казалось обновленным и, главное, благожелательным человеку. Именно так чувствовал Самгин: все благожелательно — луна, ветер, запахи, приглушенный полуночью шумок города и эти уютные гнезда миролюбивых потомков стрельцов, пушкарей, беглых холопов, озорных казаков, скуластой, насильно крещенной мордвы и татар, покорных судьбе.
Это — не тот город, о котором сквозь зубы говорит Иван Дронов, старается смешно писать Робинзон и пренебрежительно рассказывают люди, раздраженные неутоленным честолюбием, а может быть, так или иначе, обиженные действительностью, неблагожелательной им. Но на сей раз Клим подумал об этих людях без раздражения, понимая, что ведь они тоже действительность, которую так благосклонно оправдывал чистенький историк. Две-три беседы с Козловым не дали Климу ничего нового, но очень укрепили то, чем Козлов насытил его в первое посещение. Клим услышал еще несколько анекдотов о предводителях дворянства, о богатых купцах, о самодурстве и озорстве. Самгин понимал, что Козлов рассуждает наивно, но слушал почтительно и молча, не чувствуя желания возражать, наслаждаясь песней, слова которой хотя и глупы, но мелодия хороша. Раскалывая щипцами сахар на мелкие кусочки, Козлов снисходительно поучал: — А критикуют у нас от конфуза пред Европой, от самолюбия, от неумения жить по-русски. Господину Герцену хотелось Вольтером быть, ну и у других критиков — у каждого своя мечта. Возьмите лепешечку, на вишневом соке замешена; домохозяйка моя — неистощимой изобретательности по части печева, — талант!
Оса гудела, летая над столом, старик, следя за нею, дождался, когда она приклеилась лапками к чайной ложке, испачканной вареньем, взял ложку и обварил осу кипятком из-под крана самовара. Котошихин, например, князь Курбский, даже Екатерина Великая критикой не брезговала. Он сокрушенно развел руками и чмокнул: — Но все, знаете, как-то таинственно выходило: Котошихину даже и шведы голову отрубили, Курбский — пропал в нетях, распылился в Литве, не оставив семени своего, а Екатерина — ей бы саму себя критиковать полезно. Расскажу о ней нескромный анекдотец, скромного-то о ней ведь не расскажешь. Анекдотец оказался пресным и был рассказан тоном снисхождения к женской слабости, а затем Козлов продолжал, все более напористо и поучительно: — Критика — законна. Только — серебро и медь надобно чистить осторожно, а у нас металлы чистят тертым кирпичом, и это есть грубое невежество, от которого вещи страдают. Европа весьма величественно распухла и многими домыслами своими, конечно, может гордиться. Но вот, например, европейская обувь, ботинки разные, ведь они не столь удобны, как наш русский сапог, а мы тоже начали остроносые сапоги тачать, от чего нам нет никакого выигрыша, только мозоли на пальцах.
Примерчик этот возьмите иносказательно.