В госархивах сохранилось всего 4 записи чтения стихов самим Сергеем Есениным, и несколько документальных кадров, на которых мы можем его увидеть. Читая свои стихи о Петербурге на родной земле, Есенин передавал всю боль и красоту этого города, заставляя слушателей проникаться к его истинной сути. Гуляя по Таврическому Саду в Санкт-Петербурге я наткнулась на молодую пару: юный курсант и симпатичная девушка, не обращая внимание на людей, страстно целовались.
Есенин в гостях у Шаляпина: выставка к 125-летию поэта
Я, пользуясь случаем, хочу рассказать, как Лев Алексеевич Шилов научил меня слушать фонозаписи. У нас еще предстоят сегодня некоторые из них, снятые с хрупких восковых валиков. Он говорил так, особенно в случаях тяжелых, как, например, голос Блока, «Передвами должен лежать текст, хорошо бы вы его знали. Вы надеваете наушники, слушаете подряд несколько раз. Вы слышите, что Блок читает белым, таким полумертвым голосом, что Толстой таким немножко даже в дискант срывается, что Ахматова — торжественно, что Гумилев картавит и не произносит хорошо несколько букв» и так далее… Я проделал этот эксперимент не один раз и получил и получаю удовольствие от того, как я слушаю эти фонозаписи. И всегда жалею тех людей, которые говорят мне о том, что фонозаписи слушать невозможно. Нужно просто научиться это делать. И тогда к вам в комнату войдут эти люди. Лучше, конечно в наушниках, а хорошо и вместе с кем-то еще, вот как мы сегодня вместе слушали голоса Толстого и Бунина. Но услышим и другие. Итак, продолжая разговор о литературной звукоархивистике, о подвижниках, которые занимались этим искусством, я не побоюсь этого слова, в начале его развития, надо назвать имя человека, который стоял у истоков удивительной одной литературной научной институции — Института живого слова, который был образован в Петрограде в 1918 году.
То есть мы сейчас опять же в юбилейном сюжете по отношению к Институту живого слова. Сергей Игнатьевич Бернштейн, вот кого я имею в виду. Это, кстати говоря, был учитель Льва Шилова, и в книжках Шилова о Бернштейне довольно много рассказывается. Записывали поэтов и прозаиков, демонстрировали эти записи студентам, слушателям Института живого слова и изучали вместе с ними и теорию декламации, и взаимоотношения между текстом и его аудиоверсией, пытались найти и понять, если они есть, взаимоотношения между этими совершенно разными вариантами демонстрации текста. То есть одно дело, когда ты читаешь глазами, другое дело, когда ты слушаешь это чтение и думаешь о том, есть ли там связь. Но это отдельная тема разговора, я сейчас не буду в нее углубляться. У нас мужской сегодня получается такой разговор. И после Толстого и Бунина я сразу перейду к Маяковскому. К сожалению, фоноваликов с голосом Маяковского, то есть оригиналов, исходников, не сохранилось. Перед Великой Отечественной войной была попытка перевести голос Маяковского с фоноваликов, которые делал Сергей Бернштейн, на грампластинки, и эти попытки были не особенно удачными.
А потом вообще случилось так, что валики с голосом Маяковского пропали и все, что осталось, -— эти переведенные на другие носители звукозаписи. Лев Алексеевич в своей книжке «Голоса, зазвучавшие вновь» вспоминает о том, как это все происходило. И мне очень нравится цитата, которую он приводит, из газетного отчета о том, как переводили голос Маяковского на тогда понятные и привычные носители, то есть на грампластинку, писали об этом Лев Абрамович Кассиль и Макс Поляновский, журналист. Иногда пропадали отдельные слова, изредка голос казался невнятным. Но это был живой голос Маяковского с его великолепными переходами от пафоса к иронии, с его убедительной простотой и покоряющей искренностью. Это было в 1940 году. И вот, забегая вперед, скажу: были выпущены пластинки, и Лев Алексеевич, конечно, эти пластинки составлял, с голосом Маяковского, были диски-гиганты, были вот такие миньоны, вот у меня в руках один из них с этикеткой Государственного литературного музея. Тут написано: «К 50-летию Государственного литературного музея. Интересно, что к пластинке приложены тексты, и это правильно, чтобы можно было следить за записью, заглядывая в текст. И вот как представлена сохранившаяся звукозапись стихотворения футуристического периода Маяковского «А вы могли бы?
Так и издавался этот звуковой автограф долгие-долгие годы до самого последнего времени — без первой строчки, без слов «Я сразу смазал карту будня» Вот, посмотрите, как это издавалось. Мы послушаем так, как это много раз выходило на пластинках фирмы «Мелодия». Звучит отрывок стихотворения. Я прерву Маяковского, потому что у нас есть возможность услышать это стихотворение целиком, с этой найденной первой строчкой. Это вроде бы мелочь, но как может быть это мелочью, если мы можем сейчас услышать полностью, целиком весь этот маленький замечательный звуковой автограф. Шилов рассказал в своей книжке, как он, вообще говоря, из небытия возник. Среди отбракованных пластинок, когда пытались перевести Маяковского на современные тому времени носители, была пластинка с этим стихотворением, и на нее уже не обращали никакого внимания. Первую строчку было слышно плохо. А потом к этой пластинке вернулись, Лев Алексеевич в своей книжке пишет, что и этой пластинки могло бы не быть, если бы ее не спас сподвижник, друг Маяковского, когда-то поэт-футурист тоже, как и он, — Василий Васильевич Каменский. Был какой-то вечер, посвященный Маяковскому, понадобилась запись, и Каменский вспомнил, что есть запись этого стихотворения на конкретной пластинке, которая считается отбракованной.
И он поехал туда, где хранились все эти браки, как гласит предание, девушкам, которые отвечали за это все, купил каких-то конфет. И при нем разобрали эту кучу этого винила, который и винилом-то назвать нельзя, тогда, наверное, было другое слово, и услышали эту запись.
Есенин выглядел очень плохо. Бледное лицо казалось безжизненным. Он пальцами показал на свое горло, дав понять, что ему трудно говорить. Маяковский согласился. Объявил, что будет читать «150.
Раздались возгласы: «Качать его! Маяковский сначала отмахивался, увертывался, но, наконец, сдался. Не менее четверти часа длилось это бурное ликование. Председательствующий на вечере В. Брюсов дал звонок. Когда в зале утихло, вдруг поднялся Есенин и попросил слова. Преодолевая боль в горле, откашливаясь, он сначала произнес несколько фраз в качестве вступления.
Те, кто стоял в дверях, не расслышали его. Кто-то крикнул: «Не слышно! И не видно! Тогда студенты подхватили его на руки и поставили на стол. Есенин объявил, что будет читать «Пугачева». Он начал читать тихо, хрипло, но постепенно овладев голосом, увлекся, разогрелся. Он не просто читал, а, как артист, играл, создавая живые образы героев этого произведения.
Удивительно легко, свободно он преображался то в Пугачева, то в атамана Кирпичникова, то в Хлопушу.
Он выступал перед литературными кругами и людьми творческой интеллигенции, в том числе перед поэтами и писателями. Есенин проявлял особую любовь и уважение к классикам русской литературы, поэтому можно предположить, что он читал свои стихи в честь великих русских поэтов. Александра Пушкина он мог воспринимать как своего литературного прародителя, поэтому возможно, что Есенин посвящал свои выступления Пушкину. Александр Блок и Афанасий Фет были известными поэтами, жившими в Петербурге, и давали большое значение русской поэзии.
Тема, ею выбранная, — вечная, сверхпопулярная, неисчерпаемая: «Поэтическая дуэль Есенина и Маяковского началась со дня их знакомства и закончилась только после смерти обоих».
А может, и не закончилась. Потому что, например, очная закончилась, когда умер Есенин. Но Маяковский спорил и с мертвым уже автором «Черного человека». Когда же умер и автор «Облака в штанах», спор между ними перешел в иные сферы. Однако все равно спорили между собой их поклонники и хулители, их друзья и знакомые, любовницы, жены, любовники и собутыльники. Спорили и спорят филологи и писатели, специалисты и любители.
Книжка Степановой — конечно, об очном споре поэтов. Начинали они оба с Москвы. В 1912 году он, полный надежд, творческих замыслов и веры в себя, только переезжает в Москву… Есенин поселяется в деревянном доме, принадлежащем купцу Н. Крылову, в общежитии для приказчиков мясной лавки купца. Долгие годы в этой лавке работал отец поэта — А. Есенин и жил по адресу: Б.
Строченовский переулок, дом 24. Сергей попадает, по словам краеведов, в совершенно особый мир — Замоскворечье… район купеческий, патриархальный, со строгим соблюдением традиций…» Замоскворечье даже сейчас — немного, но город, немного, но Москва. А не Сити. И не Черемушки. Есенин не выбирал, где жить, все сделала «судьба», но выбор был не самым плохим. Между тем: «В то самое время, когда Сергей Есенин только начинает устраивать свою московскую жизнь, в городе уже гремит хулиган-футурист Владимир Маяковский.
Но Москва Москвой, а «пути двух поэтов пересеклись в Петрограде, куда Маяковский уезжает в январе 1915 года, а Есенин — в марте». Да, уже шла Первая мировая война, Петербург уже стал Петроградом. Поэты-хулиганы сражались за место под литературным солнцем. Зазвучал и Есенин: «Петербург — город, где вышла в свет его первая книга, первый поэтический сборник «Радуница». Петербург — город, в котором он взошел на поэтический Олимп, в Москву — вернулся известным, признанным поэтом».
У Есенина в Петербурге
Отныне в обязанности поэта входили переноска и размещение в вагонах тяжелораненых, поддержание чистоты и порядка, получение продуктов, раздача больным пищи и погрузка имущества. Во время службы он близко к сердцу воспринял страдания простых солдат и стал размышлять о целесообразности участия России в затяжной и кровопролитной войне. Поэт может писать только о том, с чем он органически связан», — заявлял Есенин. На этом поезде поэт совершил две поездки и 15 июня получил увольнительный билет в Рязань сроком на две недели. По словам его сестры Екатерины, Сергей приехал домой уставшим и печальным, жаловался, что скучает по родным местам. Есенина пугали перемены в крестьянском быту и собственный разрыв с деревней, а происходящее в крупных городах и вовсе угнетало. Выход из уныния Есенин искал в кутежах и творчестве. В 1921 году он уехал в путешествие по местам пугачевского восстания, был в Поволжье и Средней Азии. Результатом многочисленных поездок стала поэма «Пугачев», которую превозносил главный пролетарский писатель Максим Горький, а режиссер Всеволод Мейерхольд планировал поставить ее на сцене театра РСФСР. Вместе с поэтом Анатолием Мариенгофом они снимали квартиру по адресу Петровский переулок, дом 5, а на двери своего жилища вешали табличку «Поэты Есенин и Мариенгоф работают.
Посетителей просят не беспокоить». Самым удобным местом для творчества была, как ни странно, ванная комната, где, по словам Мариенгофа, «тепло от колонки вдохновляло на лирику». Но помимо работы жизнь поэтов была полна встреч: в гости к ним ходила почти вся творческая элита Серебряного века, в числе которых — возлюбленные Сергея Есенина актриса Зинаида Райх и американская танцовщица Айседора Дункан. Второй женой поэта стала Айседора Дункан. Интересно, что английский язык Есенин знал плохо, в то время как Айседора могла произнести всего несколько слов по-русски, однако первое время это не осложняло общения между влюбленными. Сергей Есенин отправлялся туда, заявляя: «Хочу показать Западу, что такое русский поэт», но в конце концов был обречен на статус сопровождающего. Находиться на вторых ролях он не привык и часто ссорился с женой.
На затылке кепи, В лайковой перчатке смуглая рука. Далеко сияют розовые степи, Широко синеет тихая река… И как подтверждение того, что настоящая, большая поэзия никогда не умирает, прозвучали такие строчки из стиха: Ах, перо не грабли, ах, коса не ручка — Но косой выводят строчки хоть куда, Под весенним солнцем, под весенней тучкой Их читают люди всякие года… Много замечательных стихов прозвучало у памятника Сергею Есенину в исполнении членов Союза писателей России, чтецов, актёров, художников, учителей и других. Актёр Театра Антреприза им. Миронова Александр Николаенко великолепным чтением цикла стихов Есенина внёс ощущение подлинного праздника есенинской поэзии: Гой ты, Русь моя родная, Хаты — в ризах образа… Не видать конца и края — Только синь сосёт глаза… Эти и многие другие стихи Сергея Есенина, прочитанные Александром Николаенко, поэтами Святославом Терновым, Ярославом Любимовым, Николаем Ерёминым прозвучали как исповедь, как признание в любви к поэтическому слову Сергея Есенина, о котором современник Сергея Есенина, поэт Николай Леопольдович Браун в воспоминаниях написал следующее: «Поэзия Сергея Есенина, так любившего жизнь, всё шире и шире откликается в сердцах живых, любящих жизнь. И в радостях, и в тревогах, и в скорби — она стала им добрым другом… Никакие статьи о «есенинщине», о вредности его поэзии не могли преградить путь к нему, тропу к нему. Тропа эта не зарастала, не зарастает и не зарастёт никогда». Член Союза писателей России, поэт, автор-исполнитель Николай Ерёмин своим выступлением подтвердил верность слов, что тропа к Есенину «не зарастает и не зарастёт никогда». Он исполнил две песни на стихи Есенина: «Осенний романс» на стихи поэта «Мне грустно на тебя смотреть…» и «Тальяночку», а затем свои стихи, посвящённые Есенину, в которые привнёс не только свои одухотворённые чувства, как поэта, но и чувства, настроения русского народа, оценку его личности в потоке времени.
Он жил в квартире своего друга — издательского работника Александра Сахарова на Гагаринской, 1, позже Фурманова — в угловом, выходящем на Неву доме второй двор, направо. У Сахаровых сложился почти литературный салон. Здесь Есенин встречался со многими писателями, поэтами и букинистами. В 1922 году Александр издал отдельной книгой есенинского «Пугачёва». Сергей говорил: «Люблю я Сашку! И он меня любит! Сашка продал свой граммофон, чтобы издать моего «Пугачёва». Этого я ему вовек не забуду! Отношения у них были напряжёнными из-за ревности, делиться друг с другом даже для пользы дела они не хотели. Думская улица, д. Об авторском вечере поэта предупреждали афиши, расклеенные по всему городу. Время близилось, а Есенина не было. Организатор кинулся в гостиницу «Европейская» Невский проспект, 36. В номере лежала записка: мол, ждал. Есенин был уже выпивший, в растрёпанном виде, но взял себя в руки и вышел к публике. Сперва беседа со зрителями не складывалась: бросал обвинения в зрительный зал, сквозило разочарование в революции. Дошёл до откровений: «Блок и я первыми пошли за революцией, а они нас…». К тому времени Александр Блок уже трагически погиб, и Есенин тяжело переживал его смерть. Зал зашумел, засвистел, началось возмущение. Но вдруг поэт словно очнулся, начал читать свои стихи. Люди стихли и стали слушать, словно зачарованные.
Городецкий и А. Кондратьев, публицисты-народники М. Протопопов и А. Фаресов, писательница Н. Тэффи, известный критик А. Измайлов и др. Гостеприимная квартира Ясинского весной 1915 года послужила для молодого поэта своеобразным полигоном, учебной площадкой, где он отрабатывал манеру чтения и где отбраковывались и исправлялись неудачные строки его стихов. Появившись здесь с Клюевым в октябре, Есенин, кажется, сознательно подчеркивал контраст между своей внешностью и явно затрапезным, провинциальным обликом старшего поэта. Носил он барашковую шапку и черное пальто. Так одевались тогда в Питере хорошо зарабатывающие молодые рабочие. Для Есенина принесли взятый напрокат фрак[232]. Однако он совершенно не подходил ему. Тогда С. Городецкому пришла мысль нарядить Есенина в шелковую голубую рубашку, которая очень шла поэту. Есенин и Клюев. Посмотрите же, как он это делает. Однако Тиняков в своей статейке о Есенине имел в виду отнюдь не Городецкого и Блока[236], а, скорее всего, С. Чацкину и Я. В ее представлении он, так же как и поэт Н. Опровергнуть Рождественского легко: достаточно напомнить о том, что как раз Зинаида Гиппиус с нескрываемой иронией отнеслась к маскарадным переодеваниям Есенина. За ним — курносый, дьякообразный Алексей Ремизов в длиннополом сюртуке. А дальше — Клюев в сермяге, из-под которой топорщилась посконная рубаха с полуфунтовым медным крестом со старинной цепью на груди. И под конец — златокудрый Лель — Есенин в белой шелковой рубашке и белых штанах, заправленных в смазные сапоги. Такое шаржированное изображение участников вечера оставил в своих мемуарах крестьянский поэт и прозаик Пимен Карпов. Все же говорить о стопроцентном успехе не приходится. Есенин, читавший стихи и аккомпанировавший себе на балалайке, имел успех. Наверняка поклонница молодого крестьянского поэта, Зоя Бухарова в своем газетном отчете несколько преувеличила степень магнетического воздействия внешности Есенина на зрителей. Все же отсутствие обещанного триумфа сыграло негативную роль в наметившемся охлаждении к Городецкому со стороны славолюбивого Есенина. Масла в огонь наверняка подлил ревнивый Клюев. Осенью 1915 года Городецкий познакомил крестьянских поэтов с полковником Д. Это было очень кстати для Есенина, все время жившего под страхом призыва в армию и отправки на фронт. В октябре Городецкий отправил Ломану письмо с просьбой содействовать зачислению молодого стихотворца в поезд для прохождения воинской службы. Тогда же произошло знакомство Есенина с поэтом, которому на долгие годы было суждено стать его главным соперником в борьбе за популярность в читательской среде. Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет свое одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы. Как человек, уже в свое время относивший и отставивший желтую кофту, я деловито осведомился относительно одежи: — Это что же, для рекламы? Городецкий, Н. Клюев, А. Ремизов, С.
Сергей Есенин читает свои стихи.
Также поэтическое посвящение Сергею Есенину прочитала его автор – оленегорская поэтесса, руководитель ЛИТО «Жемчуга» Лидия Карпова. Сергей прочитал стихи, а Александр Блок после этой встречи оставил запись: «Крестьянин Рязанской губ., 19 лет. Сергей Есенин читает свои стихи "Я покинул родимый дом". Сергей Есенин читает свои стихи "Я покинул родимый дом". Сергей Есенин читал свои стихи перед различной публикой в Петербурге.
В Петербурге мужчина украл ванну с 19-го этажа и пытался разжалобить суд стихами
Петербург стал для Есенина судьбоносным: здесь он открылся России как поэт, познакомился с литературной элитой XX века и добился оглушительного успеха и именно в этом городе закончилась его е пройдёмся по знаменательным местам, где когда-то бродил. Есенин присылал свои стихи в московские журналы, но их не публиковали. С минуту Есенин разговаривает о каких-то пустяках и затем, улыбаясь, читает наизусть всю первую руну из "Калевалы". Новости - Кино - Прочитавший школьникам стихи Есенина учитель из Петербурга лишился работы В Санкт-Петербурге учителя уволили после того, как он артистично прочитал школьникам стихотворение Сергея Есенина. Стоит отметить, что в Санкт-Петербурге не так много адресов Есенина.
Есенин у Блока в Петербурге
Будущий великий поэт появился на свет в селе под Рязанью, а большую часть жизни провёл в Москве, но с Петроградом его тоже многое связывало. Здесь происходили знаковые события в судьбе Есенина, здесь же он трагически ушёл из жизни. Невский проспект, 66 «Славу надо брать за рога! Весной 1915 года он сошёл с поезда на Николаевском вокзале сейчас Московский. В Москве, по его признанию, он «распечатался на всю ивановскую», но это было не в тех журналах, где ему хотелось, и не с теми авторами. Именно Петербург считался тогда культурной столицей.
И Есенин во что бы то ни стало хотел покорить её. Он дошёл до Книжной лавки писателей Невский проспект, 66 , где Блок выписывал книги. Здесь Сергею и подсказали нужный адрес. Во время визита поэт объяснил причину своего появления и прочитал несколько стихотворений. Сергей потом признавался, что так волновался, что пот градом стекал по его спине.
Блок же оставил запись в дневнике: «Днём у меня был рязанский парень со стихами. Стихи свежие, чистые, голосистые, многословные». Он дал юноше рекомендательные письма. Другое было к Сергею Городецкому. Он жил тогда на Петроградской стороне — на Малой Посадской улице, 14.
Лиговский проспект — набережная реки Фонтанки — Невский проспект В 1915-м в еженедельнике «Голос жизни» были опубликованы первые стихотворения Есенина. Он часто бывал в редакции, которая находилась на Лиговской улице, 114 сейчас Лиговский проспект. В издательстве М. Аверьянова набережная Фонтанки, 38 вышел в свет сборник его стихов «Радуница». В этот же период он выступал в Обществе «Возрождение Художественной Руси», читал свои стихи перед царской семьёй.
Декабристов, 57. Здесь состоялась судьбоносная встреча двух поэтов: уже знаменитого Блока и «рязанского парня», только приехавшего в столицу. Впоследствии именно Блок откроет перед Есениным двери в литературный мир.
Толчки давала бабка.
Она рассказывала сказки. Некоторые сказки с плохими концами мне не нравились, и я их переделывал на свой лад". И вот, лирический герой его поэзии становится необычайно близок лирическому герою народных сказаний. Многие образы Есенин брал непосредственно из произведений фольклора, некоторые из них восходят к загадкам месяц - всадник, ягненок, пастух; река - санки; берега - оглобли; ветер - конь; мельница - птица.
Останется один, прочитает". Эту сцену описывает и "тетя Лиза", но с некоторыми разночтениями. Она утверждает: а что на кисти было "три неглубоких пореза"; и б , что не она, а Эрлих собирался прочесть стихи, но Есенин его остановил: "Потом прочтешь, не надо!
Пришел Устинов, привел и Ушакова, который также проживал в "Англетере". Есенин был оживлен. Далее Эрлих отмечает, что к шести часам они остались втроем: Есенин, Ушаков и он.
Наконец около восьми ушел и Эрлих, но с Невского вернулся: он забыл портфель. Сергей спокойно сидел у стола "без пиджака, накинув шубу", и просматривал свои стихи. Вскоре они снова простились.
Значит, это было уже в девятом часу вечера. А утром, как пишет Эрлих, портье, давая показания, сообщил, что около десяти Есенин заходил к нему с просьбой никого в номер не пускать. Однако в официальных показаниях Г.
Устинова от 28. Горбову читаем: "Вчера, 27 декабря, мы с женой, тт. Эрлих и Ушаков...
Жителям Фрунзенского района прочитают малоизвестные стихи Есенина
0:00 Монолог Хлопуши из поэмы «Пугачев»1:47 Исповедь хулигана3:19 Разбуди меня завтра рано 5:13 Я покинул родимый дом6:27 Видели ли вы, как бежит по степям. В Петрограде свои стихи Есенин читает Александру Блоку и другим поэтам. Даже строгий к поэтам непролетарского направления Филипченко, пренебрежительно говоривший о них: „Мух ловят“, — даже он, прочитав за столиком буфетной комнаты свежие и простые стихи Есенина, отнёсся к ним с заметным одобрением». Его стихи читают все — и высокопоставленные гости, и молодые авторы, и просто поклонники, пришедшие почтить память русского поэта. Его стихи читают все — и высокопоставленные гости, и молодые авторы, и просто поклонники, пришедшие почтить память русского поэта. Первым, к кому Есенин обратился в Петербурге, был Александр Блок.